Мы приехали в Подольск. На какое-то время мы там остановились. Отдохнули, а затем двинулись пешком по дороге Москва — Курск по направлению к Серпухову. Шли мы несколько дней — много отдыхали. И, наконец, добрались до Серпухова.

Серпухов нас встретил тихо и тревожно, — в нём не было никакого движения. Всё говорило о том, что это прифронтовой город. Мы прошли по нескольким улицам, перешли реку Оку и двинулись в каком-то другом направлении. Куда-то правее Серпухова.

Через какое-то время, не доходя до линии фронта, нам выдали оружие: трёхзарядные ружья 1891/1930гг. и самую современную винтовку того времени — винтовку СВТ (самозаряжающаяся винтовка Токарева). В неё вкладывался магазин с 10-ю патронами. Мне досталось трёхзарядное ружьё. Вдруг ко мне подходит мужичок, уже немолодой, лет 50-и, как мне показалась, обросший. Участник империалистической 1914–1918 годов.

— Браток, знаешь что, я с этой винтовкой не справлюсь, — говорит мне он, показывая на доставшуеся ему СВТ. — Давай поменяемся, дай мне ружьё, с которым я раньше воевал.

Когда мы пошли дальше, я вспомнил слова  Льва Николаевича Толстого: «Между двумя враждующими сторонами пролегает какая-то невидимая полоса».

Через некоторое  время нам сказали: «Здесь останавливаемся, немцы вон в той деревне»,  то есть здесь нужно вырыть окопы, залечь и ждать команды. В это время прошёл  дождь. Мы вырыли окопы и залегли все мокрые до нитки. Я был в своей гражданской одежде, и только шинель у меня была военная.

Первая ночь прошла спокойно. То с нашей стороны стреляли, то немцы обстреливали. По немцам, занявшим деревню, била дальнобойная артиллерия, расположенная в 6–8 километрах от линии фронта. Все действия были малоэффективны. Немцы же были вооружены автоматическим оружием и миномётами.

Продовольственное снабжение было организовано плохо. Горячую пищу не подвозили.

Через два дня меня вызывает командир и назначает меня разведчиком:

— Твоя задача состоит в том, — сказал он, — чтобы узнать расположение противника и его вооружения.

Под вечер, часа в четыре, а в ноябре солнце уже рано садится, я пошёл к расположению немцев. Подойдя поближе, метров на 50 от немецких позиций, я услышал слово “Halt”, и началась беспорядочная стрельба с автоматов трассирующими (светящимися) пулями. Я упал на землю, хорошо различая полёты трассирующих пуль. Они пролетали над моей головой.

Надо мной нависла опасность пленения, но я резко изменил направление своего движения и через некоторое время вернулся к своим.

Было ясно, что в деревне залегли немцы, что они стреляют из автоматического оружия. Об это я и доложил командиру.

Следующим вечером мы получили приказ взять деревню. В нашем батальоне, насчитывающем около 600 человек, было 2 ручных пулемёта-автомата Дегтярёва и винтовки старого и нового образца. Поскольку на этом участке предполагалось участие немецких танков, нам выдали бутылки с зажигательной жидкостью, но мы их так и не использовали, — немецкие танки на этом участке не появились. Бутылки с зажигательной жидкостью представляли опасность для наших бойцов, — из-за неосторожности она могла взорваться и среди наших солдат.

Мы дошли до самой деревни, и все услышали слово “Halt”. Немцы встретили нас миномётной и автоматической стрельбой. Батальон залёг. С разных сторон раздавались команды: “Поднимайтесь, стреляй по немцам!” Застрекотали два наших пулемёта, но вскоре и они затихли. Началась беспорядочная ружейная стрельба с нашей стороны. Немцы засекали, откуда идут выстрелы и стали поливать нас огнём из миномётов. Послышались многочисленные крики и стоны раненых о помощи. В том бою был ранен и я.

Я почувствовал, что как будто сапог слетел с моих ног. Мина разорвалась где-то недалеко, а осколок нанёс мне огромную рану. Я закричал: “Ранен”. Подбежал санитар и вытащил меня с поля боя и положил возле стога сена. Когда я осмотрелся, то я увидел, что там уже лежали раненые и убитые. Утром мы отступили. За одну ночь половину нашего батальона ранили или убили.

Днём меня отвезли в Серпухов. Там раненых погрузили в товарные вагоны и повезли в сторону Москвы. Вдруг слышим, летит самолёт, и обстреливает наш эшелон. Люди раненые в руку выпрыгивали из вагонов и прятались около путей. Но я ранен в ногу… Я лежал и думал, что вот-вот случится беда.

Глубокой ночью, когда я лёг на операционный стол, чтобы посмотрели и перевязали мою рану, завыла сирена. В Москву опять проникли фашистские самолёты. Недалеко от больницы, в которой я находился, тоже упала бомба. Меня посмотрели и отправили на какой-то путь, где были поезда, готовые в любой момент отправить нас в далёкий тыл. В то время по железной дороге в Сибирь, в Казахстан передвигалось много поездов с машинами, станками, ранеными…

Наш поезд поехал по рязанской железной дороге. Первой остановкой была Рязань. Из окна я видел, что вокзал переполнен ранеными. После Рязани заговорило радио, и я узнал, что уже было 6 ноября. Тогда я понял, что был ранен 4 ноября 1941 года.

(Если кто не в курсе, это из воспоминаний дедушки, другое — по тегу «9 мая».)

Традиционно в этот день.

И вдруг у меня поднимается температура, я весь дрожу. Наверное, меня укусил малярийный комар. Каким-то образом связались с частью, сказали, что боец Чупашкин заболел. Я испытывал то жар, то  холод, повёз. Я побледнел, сил не было. За мной приехал русский по национальности, но по вероисповеданию молокан. Он укрыл меня тёплым одеялом. Сначала он меня завез в какое-то грузинское село, а потом, на следующий день привёз в Гомборы. Там меня поместили в госпиталь. Лечили акрихином. Я пролежал в нём недели две.

Закончив ШМАС (Школа младших авиаспециалистов), я получил звание старшего сержанта Советской Армии. Из ШМАСа выпускали младших сержантов, а поскольку я закончил  на “отлично”, я получил звание  старшего сержанта.

В конце 1944 года мы выехали на фронт. Нас везли в пассажирском поезде. Через несколько дней мы доехали до Донбасса. Донбасс освободили в сентябре 1943 года. А в Дзержинске жил мой папа с моей сестрой. Моя мама умерла во время оккупации в марте 1943 года, а в сентябре взяли в армию моего старшего брата Володю, и, сразу, без всякой военной подготовки, отправили на фронт. Судьба его неизвестна, как неизвестна судьба многих десятков тысяч других советских солдат. Выяснить что-либо о судьбе Володи, несмотря на многие запросы в военные инстанции, нам не удалось. Я полагаю, что он погиб где-то в боях под Мелитополем, где в то время велись ожесточённые бои на реке Молочной. В Дзержинске остались мой отец и моя сестра Нина.

Когда мы доехали до станции Никитовка около Донецка, у меня появилось нестерпимое желание увидеть своих родных, а была зима, и надо было 18 километров идти пешком, но я не удержался и, решив отправиться как бы в самовольную отлучку, пошёл.

Дома меня встретили с нескрываемой радостью. Меня напоили чаем, но вдруг у меня поднимается температура. А мне надо было к полуночи попасть на станцию. Мне дали ещё чая с малиновым вареньем, я хорошо пропотел, полежал, температура спала, и я пошёл на станцию Майорскую. Она находится на 10 километров ближе, то есть в восьми километрах от моего дома. Там я сел на поезд. В поезд меня не пускали – вагоны были забиты. Я не помню уже, на какой станции меня пустили в вагон. А до этого я ехал между вагонами, там где они сцеплены. А ведь за этот отгул я мог попасть под военный трибунал за дезертирство. Я доехал до Харькова, там догнал своих товарищей по службе, их, наверное, было человек 12. и мы поехали через Киев и Брест в Варшаву.

Из записанных рассказов дедушки.

Через два дня меня вызывает командир и назначает меня разведчиком:

– Твоя задача состоит в том, – сказал он, – чтобы узнать расположение противника и его вооружения.

Под вечер, часа в четыре, а в ноябре солнце уже рано садится, я пошёл к расположению немцев. Подойдя поближе, метров на 50 от немецких позиций, я услышал слово “Halt”, и началась беспорядочная стрельба с автоматов трассирующими (светящимися) пулями. Я упал на землю, хорошо различая траектории пуль. Они пролетали над моей головой.

Надо мной нависла опасность пленения, но я резко изменил направление своего движения и через некоторое время вернулся к своим.

Было ясно, что в деревне залегли немцы, что они стреляют из автоматического оружия. Об этом я и доложил командиру.

Следующим вечером мы получили приказ взять деревню. В нашем батальоне, насчитывающем около 600 человек, было 2 ручных пулемёта-автомата Дегтярёва и винтовки старого и нового образца. Поскольку на этом участке предполагалось участие немецких танков, нам выдали бутылки с зажигательной жидкостью, но танки на этом участке не появились. Бутылки с зажигательной жидкостью представляли опасность для наших бойцов, – из-за неосторожности она могла взорваться и среди наших.

Мы дошли до самой деревни, и теперь уже все услышали слово “Halt”. Немцы встретили нас миномётной и автоматической стрельбой. Батальон залёг. С разных сторон раздавались команды: “Поднимайтесь, стреляй по немцам!” Застрекотали два наших пулемёта, но вскоре они затихли. Началась беспорядочная ружейная стрельба с нашей стороны. Немцы засекали, откуда идут выстрелы и стали поливать нас огнём из миномётов. Послышались многочисленные крики и стоны раненых о помощи. В том бою был ранен и я.

Я почувствовал, что как будто сапог слетел с моих ног. Мина разорвалась где-то недалеко, а осколок нанёс мне огромную рану. Я закричал: “Ранен”. Подбежал санитар и вытащил меня с поля боя и положил возле стога сена. Когда я осмотрелся, то я увидел, что там уже лежали раненые и убитые. Утром мы отступили. За одну ночь половину нашего батальона ранили или убили.

Днём меня отвезли в Серпухов. Там раненых погрузили в товарные вагоны и повезли в сторону Москвы. Вдруг слышим, летит самолёт, и обстреливает наш эшелон. Люди раненые в руку выпрыгивали из вагонов и прятались около путей. Но я ранен в ногу… Я лежал и думал, что вот-вот случится беда.

Глубокой ночью, когда я лёг на операционный стол, чтобы посмотрели и перевязали мою рану, завыла сирена. В Москву опять проникли фашистские самолёты. Недалеко от больницы, в которой я находился, тоже упала бомба. Меня осмотрели и отправили на какой-то путь, где были поезда, готовые в любой момент отправить нас в далёкий тыл.

Опубликую опять на 9 мая отрывок из воспоминаний дедушки о войне, которые я в детстве записал на магнитофон, а потом, переслушивая аудиокассеты, перевёл в электронный вид со своей литературной редакцией. Предыдущие записи, связанные с войной, помечены тегом «9 мая». В этот раз будет про гражданскую жизнь во время войны в Москве, хотя мне и хотелось вставить что-нибудь про бои, ранения…

После небольшого отрывка воспоминаний расскажу ещё, что опять собираюсь в Германию.

(далее…)

Есть в интернете такой сайт: http://obd-memorial.ru (почему-то на момент написания записи он был недоступен, но на самом деле он вроде работает, пару недель назад я туда заходил) , на котором можно найти архивные документы времён Великой отечественной войны, организован поиск по фамилиям и другим данным. На самом деле проделана колоссальная работа, авторы молодцы.

Так, если вбить данные трёх моих служивших (и погибших) на войне двоюродных дедушек, можно получить сканы документов о выбытии из числа воинского состава Красной Армии. Для двух известно место захоронения, третий — пропал без вести. Вот как это выглядит.

Как видно из этого документа, рядовой Шалимов был убит рядом с г. Заечар на территории нынешней Сербии. Туда я и направляюсь в самом начале июля, чтобы самому посмотреть есть ли там памятник советским солдатам (говорят, есть; даже вроде бы российским посольством ежегодно возлагаются к нему цветы), братская могила ну и что там ещё полагается.

Разумеется, кроме того, чтобы посмотреть на городок с населением 50000 человек, я планирую посмотреть ещё несколько мест: Белград (туда я и лечу, билеты по спецпредложению Аэрофлота, 8031 рубль в оба конца), какие-нибудь деревни около Дуная, может быть другие достопримечательности Сербии, а случайно могу и в Черногорию заехать (это вряд ли) — теперь я с первого и до последнего дня беру машину в прокат (может быть, Sixt, 236€ на 5 дней, неограниченный пробег, 500 миль Аэрофлот-Бонус, а может быть что подешевле).

Очень надеюсь увидеть хоть что-то напоминающее фильмы Кустурицы. Я получил уже пару советов, куда зачем лучше ехать, вот и проверим их; заодно хочу пересмотреть до поездки такие фильмы как «Жизнь как чудо» и «Чёрная кошка, белый кот» (этот особенно бесподобен, обожаю его). Очень надеюсь, что получатся красочные и интересные фотографии.

P.S. Ещё один мой двоюродный дедушка погиб под Ржевом (Тверская обл.); туда я тоже планирую скоро съездить на машине посмотреть. Как съезжу — расскажу.

P.P.S. Кроме Сербии ещё этим летом планирую грандиозное путешествие через Непал и Тибет в уже знакомые нам Шеньжень и Гонконг. Подробности напишу чуть позже. Ожидается полное погружение в местную культуру и поддержка сторонних спонсоров.

Последние несколько лет меня не было в Москве на 9 мая — я был в велопоходах. В этом году в велопоход на майские праздники выбраться не удалось, поэтому День победы я провожу в Зеленограде. Хотел сначала остаться в Москве, чтобы вдруг посмотреть на военную технику где-нибудь в центре (на репетиции парада я не ходил) и на салют с Воробьёвых гор, но решил, что шататься в огромной толпе таких же гуляк я не хочу, и поехал всё-таки домой.

В очередной раз удалось поснимать самолётики и опять не в аэропорту. Просто маршрут всех военных самолётов, участвующих в Параде Победы над Красной площадью проходит почти над моим домом. Я узнал приблизительное время пролёта самолётов над моим домом и нашёл список самолётов в порядке их пролёта, поэтому смогу комментировать, что за самолёты попали в кадр.

(далее…)

Меня воспитали так, что 9 мая для меня — Праздник с большой буквы. Потому что мой дед воевал с 1941-го по 1945-й, участвовал в Курской дуге, обороне Москвы и взятии Берлина, два раза был ранен, был награждён медалями «За отвагу», «За освобождение Варшавы», многими другими. Некоторые награды так и не нашли героя. Я не могу себе представить, чтобы он погиб на той войне, и тогда в этом мире не было бы меня, не было бы той Победы.

Из дедушкиных воспоминаний.

… Недалеко от Варшавы находился 133 Барановинский истребительный полк, входивший в состав 1-го белорусского фронта. Он и стал местом моей военной службы до конца демобилизации в ноябре 1945 года. В его составе я принимал участие в освобождении Варшавы 17 января 1945 года. В составе же этого полка я принимал участие во взятии Берлина 2 мая 1945 года и позже был награждён медалью «За взятие Берлина».

В это время наша авиация намного превосходила авиацию противника. Не просто превосходила — она полностью господствовала в воздухе. В нашем полку за всё время наступления ни один истребитель не был сбит и ни один лётчик истребительного полка не погиб. Вспоминается только один единственный трагический случай, он произошёл на аэродроме близ Варшавы. На одной стороне нашего аэродрома стояли самолёты истребительной авиации Як-6 (нашего полка), а на другой стороне находились самолёты штурмовой авиации — Илы. Это были грозные машины. Приземлялись Яки и Илы на одной аэродромной площадке. Один раз Ил, приземляясь, задел крылом наш Як-6. В кабине самолета находился механик. Самолёт взорвался, механик сгорел заживо, не успев выпрыгнуть из кабины.

Во время Берлинской операции наш полк располагался в Вильмерсдорфе, находившемся в 7–8 километрах от Берлина. После взятия Берлина наш полк был размещён в Пренцлау. Это небольшой уютный городок с аллеями фруктовых деревьев. Во время войны в нём находилась ставка Германа Геринга, начальника военно-воздушных сил фашистов, рейхсмаршала и президента рейхстага. В Пренцлау размещались стационарные казармы, стационарный аэродром, ангары и пр.

Находясь в Пренцлау, я посетил Берлин, другие немецкие города к северу от Берлина, знакомился с Германией. А поскольку я немножко знал немецкий язык, это облегчало общение с немцами, узнавать, давало возможность узнавать  их взгляды и настроения. Иногда даже приходилось служить в качестве переводчика для наших военных.

Во время службы в 133 авиаполку я был награждён медалью “За отвагу”. …

Из Германии дедушка привёз много старых открыток. Ещё у него был фотоаппарат, поэтому некоторые фотографии он сделал сам. Вот таким Рейхстаг был до Второй мировой войны.

Таким Рейхстаг стал в 1945-м.

В отличие от многих русских солдат, дедушка не стал оставлять своего автографа на стенах Рейхстага.

Когда я был в январе этого года в Берлине, я очень хотел увидеть остатки тех надписей, некоторые из которых, быть может, были сделаны дедушкиными сослуживцами. К сожалению, доступ к тому участку Рейхстага, где эти надписи сохранились, широкой публике закрыт.

Такой Рейхстаг сейчас.

С Победой!